В свете происходящего вскрылась невидимая на первый взгляд мудрость подполковника Михайлеску, вышла на первый план, как давно просчитанный и заготовленный ход гроссмейстера, маскируемый кипучей активностью на второстепенных направлениях.
Никакую машину с Сергеем отправлять, конечно же, не следовало. Этот вариант преступники должны были просчитать первым и все автомобильные пути от СИБа до здания правительства, разумеется, готовили неприятные сюрпризы в виде внезапно въезжающей в боковую дверь легковушки или неожиданно заглохшего на перекрестке микроавтобуса. Или мотоцикла — стремительного, оглушающего своим рокотом, просачивающегося через любые «пробки» мотоцикла, на котором так легко скрыть под шлемом лицо человека с пистолетом, бесшумно стреляющего в салон, выхватывающего залитую кровью папку и исчезающего под гул собственного мотоцикла.
Нет, автомобиль категорически исключался. Сергею оставалось ответить на два вопроса: а) как сделать так, чтобы его коричневую папку злоумышленники не подменили (безусловно, самым циничным способом) на точно такую же папку, с которой Сергей останется лежать где–то на обочине тротуара, хотя бы и в палисаднике перед поликлиникой через дорогу от СИБа; и б) почему задание, сопряженное со смертельным риском и требующее высочайшей профессиональной подготовки, было доверено ему — дебютанту и, откровенно говоря, пока еще дилетанту?
На второй вопрос ответ находился легко, если, конечно, требовался не столько ответ, сколько обоснование очевидной авантюры. Что такое боевое крещение и почему в армиях всех времен принято бросать новичков в бой, Сергей еще не успел забыть со студенческой скамьи. Он сразу вспомнил героически–безжалостные примеры подготовки юных военных, и Агогэ спартанцев показался ему далеко не самым вопиющим прецедентом.
Доверие предстояло завоевать, хотя воевать Сергею, по правде говоря, ой как не хотелось. Хотелось незаметно просочиться между всеми этими подонками, жаждущими его крови и этой гребаной папки (что в ней, черт возьми, находится?), только вот сделать это было не легче, чем пробежать сухим между струйками проливного дождя.
Сергей закрыл глаза, медленно посчитал до семи и стал рассуждать.
Проще всего было повернуть направо и пойти по улице Вероники Микле — по наикратчайшему пути. Формально — к зданию правительства, фактически — к провалу. В будние дни на этой улочке редко гостили прохожие, и у любого, даже легко вооруженного негодяя, было предостаточно времени и совершенно недостаточно очевидцев для верного и неспешного завершения своего черного дела. Следующая улица — проспект Штефана Великого заведомо был не менее проигрышным вариантом. Мало того, что на целый квартал удлиняешь себе путь до цели, а заодно и вероятность — чистая математика — нападения, так еще и сам проспект, этот вечно гудящий улей, являл собой совершеннейшую арены для внезапных противоправных действий. Расчетливый тычок в бок, замена одной коричневой папки на другую, и пока около корчащегося на асфальте человека в пуховике замедляют шаг равнодушные прохожие, мерзавца уже уносит толпа, из которой он вынырнет в любой момент и в любой подходящий ему переулок.
Как там у криминалистов? Вор не заметит ценности, если их разместит на самом видном месте? Подвесив, к примеру, ожерелья и колье к люстре? Глупость, конечно, особенно если учесть, что вор наверняка заденет их головой. Но что–то в этой теории есть, в этом банальном эффекте неожиданности.
Спустившись с крыльца, Сергей пошел, никуда не сворачивая — прямо по улице 31 августа, по пути к Дому правительства, хотя и не кратчайшему, но и не такому растянутому, как дорога через центральный проспект. Быстрым шагом он добрался до греческой церкви, где остановился и стал вполоборота — так, чтобы боковым зрением обозреть только что пройденный путь. Преследователи словно растворились, может, они передают Сергея, как эстафетную палочку, и сейчас за ним следят бог знает сколько пар совершенно неизвестных ему глаз.
Сергей выслушал отрепетированную жалобу нищенки, сидевшую у церковной стены, отрешенно взглянул на грязного малыша, сладко, с открытым ротиком, дремавшего у нее на руках должно быть с самого утра — все зависело от дозы, которой его накачали — и еще крепче вцепившись в папку, решительно зашагал дальше.
Вот и сквер перед Домом правительства появился — стоило лишь выйти из–за другого дома — Дома печати. Сергей пересек проезжую часть, прошел мимо Национального дворца — концертной Мекки молдавской столицы и почти бегом и уже не оглядываясь вбежал по ступенькам в Дом правительства, где его сразу остановил дежурный охранник.
— Лично в руки вице–министру Лазарчуку, — отчеканил Сергей и протянул папку вахтеру.
Охранник принял папку, поднял трубку телефона и, набирая номер одной рукой, другой неожиданно расстегнул застежку.
— Эй! — потянулся к папке Сергей, но охранник предупреждающе выкинул вперед ладонь.
— У нас приказ, — сказал он, — проверять все бумаги.
— Но там секретные… — вскричал Сергей и осекся: раскрытие секретного статуса документов — такое же преступление, как разглашение их содержания.
— Спокойно, братишка, — тоном убаюкивающего быка живодера сказал охранник.
— Николетта? — заорал он в трубку. — Тут для Василия Георгича бумагу принесли. А? Сейчас, — он прищурился в папку. — Да, приглашение на юбилей. Так точно. Сейчас спуститесь? Ну, хорошо. Да, когда будет удобно, у меня в столе будет лежать.
Дорогу назад Сергей не запомнил, он даже не мог с уверенностью утверждать, вернулся ли той же улицей, или все–таки сделал крюк через проспект Штефана Великого. Из головы, переключившейся на автопилот в том, что касается ориентировки на местности, не выходили две вещи: публичное унижение каким–то вахтеришкой и секретарша Сандра. Но если с первым казусом можно и нужно было, поостыв, смириться, как с неизбежным армейским делением на дедов и салаг (они представил себе, какое веселье сейчас царит в офисе), то думая о Сандре, Сергей путался в собственных мыслях.
Он вспомнил ту, настоящую Сандру — модную певицу с журнальной обложки и сразу же почему–то — Таню Гузун. Первая доставляла сладостные воспоминания, вторая — скорее томительные, но каждая из них обладали своим, законным уголком в его сердце. В отличие от Сандры–второй — почти плоскогрудой секретарши, секс с которой Сергей допускал разве что ради спасения самых близких ему людей.
Мысли Сергея, без труда переключавшиеся с отвратительного на замечательное и обратно, невольно обрели некоторую стройность лишь тогда, когда его взгляд уперся в ступеньки крыльца, на котором он менее часа назад возводил Вавилон заговоров. Сергей обреченно потупился, предвкушая серию неизбежных встреч с высокомерными дураками — новыми коллегами, для которых он с первого же своего рабочего дня был обречен стать не более чем лохом, с подполковником Михайлеску, похоже, нашедшего своего собственного низкооплачиваемого курьера, с, мать ее, Сандрой — охреневшей от вседозволенности сучкой.
Сергей уже поднимался по лестнице, когда его грудь уперлась в вытянутую женскую руку и в удивленный возглас Тани:
— Сережа?
7
Понадобилось четыре года и сто тридцать семь дней для ответа на этот вопрос. Не дававший ему покоя с той самой секунды, когда в стаю одногруппников — уже не первогодков, а, как–никак, второкурсников — затесалась совершенно незнакомая птица. На белую ворону она не тянула, но было в ней что–то такое, что заставляло Сергея бесконечно перелистывать в голове страницы своих познаний в области фауны, подыскивая подходящий образ.
Как и во всем, что касалось их двоих, Таня и в этот раз решила сама.
— Может, сходим в «Жабу»? — спросила она и взглянула на Сергея своими изумрудными глазами.
Ну конечно, мать вашу, конечно! Сама же и ответила на мучивший его вопрос, так что нечего удивляться. Удивляло совсем другое. Если разбирать по деталям, то ровным счетом ничего общего с лягушкой у нее не было. Таня была светлокожей, а не серо–буро–зеленой, или какого там цвета обитательница болот. И перепонок у Тани, во всяком случае, между пальцами рук, точно не было. Кстати, оставались ли перепонке на ногах Василисы Прекрасной, или в кого там угодил Иван–царевич из своего целящегося в загс лука? И вообще, кого было больше под расшитым серебром платьем? Прекрасной девушки или пресноводной попрыгуньи?
И все же Таня — только сейчас до Сергея дошло — напоминала лягушку. Из–за пухленьких щечек и выпячивающей нижней губы, что ли? А может, из–за изумрудов в глазах, хотя разве у лягушек зеленые глаза?
Проверить наличие перепонок на ногах, сняв с Тани туфли и скатав чулки, расстегнуть бюстгальтер и убедиться, что грудь у нее вполне человеческая, более того, что это — великолепная, сочная женская грудь — шанс проверить все это, а заодно навсегда заполучить Таню Сергей однажды уже упустил. Может поэтому, но скорее оттого, что первый рабочий день с головой окунул его в бочку с неприятностями, ему и в голову не пришло, что новая встреча — всего лишь случайность; воображение, этот неискоренимый оптимист, без подсказки увидело в этой встрече перст Всевышнего.
